Один молодой композитор обратился к Брамсу с просьбой оценить его новое произведение. Брамс долго и внимательно изучал партитуру, затем покачал головой и спросил:
«Молодой человек! Где вы покупаете такую хорошую нотную бумагу?»

Брамс долго лечился на одном модном курорте и пил минеральную воду. Когда курс лечения был закончен, врач спросил его:
«Всем ли вы довольны? Может быть, у вас чего-нибудь не хватает?»
Брамс был учтив:
«Благодарю вас, у меня все на месте. Все болезни, которые привез сюда, я увожу и обратно».

Однажды Брамс аккомпанировал посредственному виолончелисту и намеренно играл слишком громко, чтобы заглушить его плохую игру. После выступления виолончелист был очень недоволен и заявил, что он сам себя не слышал. Брамс вздохнул:
«Счастливец!»

Организаторы одного большого светского приема очень хотели заполучить себе Брамса. Они решили сделать композитору приятное, доставили ему список всех приглашенных и предложили вычеркнуть всех неугодных ему людей. Брамс на секунду задумался и вычеркнул только свою фамилию.

Однажды композитор Иоганн Брамс был в гостях у одного аристократа. Желая сделать приятное своему гостю, хозяин велел за обедом подать на стол лучшее вино из своих подвалов. Он поднял тост в честь композитора и закончил его так:
«Господа! Это лучшее вино из моих подвалов, так сказать, Брамс среди вин!»
Немного позже он спросил композитора, как ему понравилось вино. Тот ответил:
«Вино неплохое, а нет ли у вас среди вин еще и Бетховена?»

Однажды приятель Брамса шел мимо его дома и решил просто так, без предупреждения, заглянуть к нему в гости. Войдя в квартиру, он услышал, что из-за двери кабинета композитора доносится фортепианная игра, но при этом к музыке примешивались какие-то странные и протяжные звуки, более всего напоминавшие отчаянный собачий вой...
Зная, что у Брамса нет собаки, приятель был несказанно удивлен и, робко приоткрыв дверь, просто-таки замер от потрясения... Разумеется, никакой собаки в комнате не было, зато был взлохмаченный, в одной ночной рубашке Брамс; он импровизировал за роялем, оглашая при этом комнату истошным душераздирающим воем, и из глаз его ручьями текли слезы...
Приятель замер, зачарованный этой вдохновенной, одновременно жутковатой картиной. Тут Брамс заметил его и, оглушительно захлопнув крышку рояля, взревел:
— Как ты здесь оказался?!
— Я шел мимо и услышал твою музыку... А дверь была не заперта.
— Вон отсюда! — сказал совершенно не склонный в эту минуту к вежливости Брамс. — Мою музыку нужно слушать в концерте, а не у меня под дверью!

Некий музыкальный критик, бывший большим приятелем Брамса, никогда не упускал случая подтрунить над ним.
Однажды они вдвоем гуляли по аллеям венского парка и беседовали о музыке. Будучи верным себе, критик сказал:
— Знаете, дорогой друг, вы — великий композитор. Я отчетливо представляю себе, как по прошествии лет в этой прекрасной аллее непременно будет воздвигнут прекрасный памятник знаменитому композитору Брамсу. Люди будут гулять здесь, любоваться этим памятником и спрашивать: «Интересно, а кто это?»

Брамс всегда охотно помогал всем, кто нуждался в его помощи, причем делал это от чистого сердца. Он очень симпатизировал чешскому композитору Антонину Дворжаку, с которым познакомился однажды в Праге и полюбил всей душой.
Брамс настаивал, чтобы Дворжак приехал в Вену, и обещал помочь ему найти там работу.
Дворжак сомневался в успехе этого предприятия и отказался, сославшись на то, что жизнь в Праге гораздо дешевле.
— Пусть вас это не беспокоит, — настаивал Брамс. — Вы вполне можете рассчитывать на меня. Дело в том, дорогой Антонин, что у меня есть состояние, но нет детей, а заводить их на старости лет уже поздно...
— Вы хотите меня усыновить? — засмеялся Дворжак.

Одна малоодаренная певица давала концерт. Незадолго до него она попросила Брамса дать ей совет...
— А вы готовы к концерту, мадам? — поинтересовался тот.
— Разумеется, маэстро! Может быть, вы прослушаете меня сейчас?
— Нет, нет, вы меня неправильно поняли, сударыня, — живо возразил Брамс, — я только хотел узнать, сшито ли у вас к концерту платье и куплены ли перчатки?
— Ну конечно, но почему вас интересуют эти мелочи?
— Но вы же просили моего совета. Просто если бы вы не сделали всего этого, я бы посоветовал вам отменить концерт...

За всю свою долгую жизнь Брамс не написал ни одной оперы, хотя неоднократно делал такие попытки. Скорее всего, дело в том, что композитору «перебежал дорогу» его давний фанатичный недруг Рихард Вагнер, который люто ненавидел музыку Брамса и заодно его самого. Брамс просто боялся ступить на «вражескую территорию», прочно завоеванную великим Вагнером. Как только речь заходила об опере, Брамс тут же восклицал:
— Об опере и женитьбе в моем присутствии — ни слова!

Один восторженный почитатель, встретив композитора у его дома, восторженно воскликнул:
«Представляю, что будет написано на стене этого дома после вашей смерти».
Брамс меланхолично ответил:
«Сдается квартира».

Один аристократический любитель музыки как-то не без сарказма спросил у Брамса:
— Маэстро, а не кажется ли вам, что тема финала вашей Первой симфонии поразительна похожа на аналогичную тему Девятой симфонии Бетховена?
— Действительно, это так! Но гораздо поразительнее то, что каждый осел считает своим непременным долгом сообщить мне об этом!

Брамс был довольно суеверным и терпеть не мог, чтобы его хвалили. Поэтому в свободное время он с превеликим удовольствием читал в газетах разгромные критические статьи о своем творчестве, причем, чем сильнее его ругали, тем больше он радовался.
Но однажды в какой-то бульварной газетенке появилась рецензия, весьма сильно расстроившая композитора. В ней было сказано следующее:
"Трудно понять, как этот весьма бесталанный музыкант, сочинивший несметное количество совершенно слабых вещей, смог вдруг создать такую прекрасную «Песню о вечной любви».
— Черт знает что! — сердито воскликнул Брамс. — Как он смеет! Далась ему моя «Песня о вечной любви»? А ведь как хорошо начал!..

Один начинающий композитор написал песню на стихи Шиллера и попросил Брамса прослушать ее. Брамс прослушал песню и заметил:
«Теперь я убедился, что стихи Шиллера, несмотря ни на что, действительно бессмертны».

Когда Брамс был в гостях, хозяйка дома в его честь испекла пирог, на котором нотами из теста записала один из его этюдов. Брамс отрезал кусок пирога и спокойно заметил:
«Вы меня не только играете, но еще и печете!»

Брамс был чрезвычайно популярен и потому великое множество дилетантов постоянно осаждали его просьбами прослушать их сочинения... Будучи человеком вежливым и доброжелательным, композитор, однако, всеми доступными средствами старался избавиться от этих, как правило, пустых посещений.
Однажды, выходя из своей квартиры на третьем этаже, Брамс столкнулся на лестнице с неким молодым человеком с большой связкой нот в руках... Не было сомнений, что это очередной начинающий композитор. К счастью, искатель славы не знал Брамса в лицо.
— Сударь, не могли бы вы мне подсказать, где тут живет знаменитый композитор Брамс? — обратился молодой человек к Брамсу.
— С превеликим удовольствием, — любезно отозвался Брамс, — вы на верном пути, композитор Брамс живет на третьем этаже... — и, раскланявшись, отправился по своим делам.

Однажды жена «короля вальсов» Иоганна Штрауса попросила Брамса написать несколько строк в ее семейный альбом. Брамс, любивший музыку Штрауса и высоко ценивший его талант, взял перо и, набросав первые такты вальса Штрауса «На прекрасном голубом Дунае», ниже сделал приписку: «К сожалению, музыка не моя. Иоганн Брамс».

Второй страстью после музыки у Брамса с раннего детства было чтение. Он читал столько, сколько позволяло время. Чтение являлось для него одновременно развлечением, отдыхом и потребностью. Брамс частенько наставлял своих учеников:
— Чтобы стать хорошим исполнителем, надо не только много упражняться на инструменте, но и много читать. Книга будит воображение, не дает лениться уму. Читайте, господа, читайте как можно больше!
— А когда же заниматься инструментом? Ведь он тоже требует времени! — с недоумением задавали вопросы ученики.
— Было бы желание, а уж время всегда найдется! — решительно отвечал книголюб-учитель. — Например, сам я, еще будучи ребенком, вынужден был зарабатывать на жизнь, играя всякую ерунду в матросских кабачках Гамбурга. Я довольно сильно томился таким времяпрепровождением, пока не догадался поставить на пюпитр вместо нот книгу! Правда, порой, зачитавшись, я и не замечал, как вместо танцев принимался играть сонату Бетховена... Но, честно говоря, пьяным матросам было все равно, они плясали и под Бетховена. Так что и они, и я проводили вечера во взаимном удовольствии.

Брамс был довольно слабым оратором. После исполнения его Первой симфонии (которую Ганс фон Бюлов назвал «десятой симфонией Бетховена»), был устроен банкет, на котором присутствовал чешский виолончелист и композитор Давид Поппер. Брамса попросили выступить, и он начал так:
— Сочинение музыки — довольно тяжелое дело... — тут он надолго замолчал, видимо не зная, что говорить дальше, и наконец продолжил: — Подражание значительно легче, однако об этом с большим знанием дела может рассказать мой друг Поппер.
Тогда Поппер встал и, смеясь, ответил:
— Господа, Брамс утверждает, что я специалист в подражании; не знаю, точно ли это. Знаю только, что единственный композитор, кому полезно подражать, это Бетховен. Но как раз об этом более подробно может рассказать именно мой друг Брамс...

Однажды издатель неодобрительно сказал молодому Брамсу:
— Ну объясните мне, почему вы постоянно пишете такую грустную и мрачную музыку? Ведь слушатели, приходя на концерт, хотят отдохнуть, повеселиться, чтобы уйти домой с радостным настроением, а вы?.. Нехорошо, молодой человек! Напишите-ка что-нибудь бодрое, веселенькое... Глядишь, и распродажа пойдет повеселее.
— Попробую, — ответил со вздохом композитор.
Через несколько дней он действительно принес издателю свое новое произведение.
— Ну что, получилось? — с интересом спросил издатель.
— Не уверен, — ответил Брамс, — но я очень старался...
Издатель с нетерпением развернул ноты... Новое произведение Брамса называлось: «Весело схожу в могилу я».

Понравилось? Добавь в социальные сети!